22 июля 2024Литература

Фактчек: 9 самых популярных легенд о Владимире Набокове

Набоков писал романы на каталожных карточках? Страдал бессонницей? Пришел в восторг от «Лолиты» Кубрика? Купил Бродскому джинсы? Разбираемся, что из этого правда, а что нет, и учимся готовить яйца à la Nabocoque

Автор Юрий Левинг

Легенда 1. Набоков сочинял исключительно на каталожных карточках 

Вердикт: это неправда.

Журналистов почему-то волновало, правда ли, что Набоков сочинял свои романы в автомобиле во время долгих путешествий и на стоянках.

«Да, — невозмутимо отвечал Набоков. — Я пишу от руки на карточках, которые у нас называются index-cards  То есть «каталожные карточки».. Пишу карандашом. Моя мечта — всегда иметь остро отточенный карандаш. Первый черновик я затем переписываю чернилами на обычной бумаге. А потом жена перестукивает это на машинке. Я ничего не умею делать руками. Даже водить машину»  Из интервью Набокова Анн Герен (октябрь 1959 года).
Цит. по: Н. Г. Мельников. Набоков о Набокове и прочем. Интервью, рецензии, эссе. М., 2002..

В другом интервью он описывал процесс еще подробнее:

«Я люблю писать рассказы и романы на карточках, нумеруя их только тогда, когда набор полон. Каждая карточка переписывается множе­ство раз. Примерно три карточки составляют машинописную страницу, а когда наконец-то я чувствую, что задуманная картина скопирована мной настолько точно, насколько это физически возможно — некоторые участки, увы, так и остаются незаполненными, — тогда я диктую роман жене, которая печатает его в трех экземплярах»  Из интервью Набокова Олвину Тоффлеру (март 1963 года).
Цит. по: Н. Г. Мельников. Набоков о Набокове и прочем. Интервью, рецензии, эссе. М., 2002..

Позже Дмитрий Набоков, сын писателя, находчиво сравнил картонную коробку из-под обуви, в которой Набоков хранил и менял порядок карточек в поисках нужной ему композиции, с прототипом программы для работы с текстовыми документами в будущем персональном компьютере.

Тем не менее Набоков не сразу пришел к этому ноу-хау и в первую половину своей писательской карьеры записывал сочиняемые им рассказы и романы вполне конвенциональным образом, то есть в тетрадях или на отдельных листах. Своей традиционности Набоков от интервьюеров не скрывал:

«Лет до тридцати я писал в школьных тетрадках, макая ручку в чер­ниль­ницу и через день меняя перо, вычеркивал одни куски, другие вставлял, потом снова их выбрасывал, вырывал и комкал страницы, по три-четыре раза их переписывал, потом другими чернилами и более аккуратным почерком перебелял весь роман, потом еще раз целиком его пересматривал, внося новые поправки, и тогда наконец диктовал его жене, которая всю мою продукцию перепечатывала на машинке. Вообще пишу я медленно, ползу как улитка со своей раковиной…»  Из интервью Набокова Альфреду Аппелю (сентябрь 1966 года).
Цит. по: Н. Г. Мельников. Набоков о Набокове и прочем. Интервью, рецензии, эссе. М., 2002. 

В правдивости описания рабочих навыков легко убедиться, заглянув в архив писателя в Библиотеке Конгресса США, где хранятся документы, связанные по большей части с русским периодом его творчества, например рукопись последнего и наиболее сложного романа Набокова «Дар». Над изучением и расшифровкой черновых вариантов этого произведения еще предстоит потрудиться ученым-филологам будущего.

Легенда 2. Набоков был гурманом и любителем изысканных яств

Вердикт: это неправда.

Как ни странно, для человека, выросшего в петербургском доме с поваром, Набоков оставался крайне непритязателен в своих гастрономических пристрастиях. Об этом свидетельствует не только его проза, но и письма к жене, в которых писатель, бывая в отъезде, подробнейшим образом отчитывался о своей ежедневной рутине. Описанию трапез он уделял совсем мало внимания, и, как правило, они были аскетичными:

«Затем ужинал — рано, в семь, — и ел я, мой петушок, яичницу и небезызвестные вам мясики. Поужинав, потек к регенбуржцам, там еще раз поужинал: салат со сметаной, яйцо, чай с малиновым вареньем».

8 июля 1926 года

Спустя десять дней:

«Я надел все беленькое и поехал на мое озеро. <…> Там купил и съел большой, бородавчатый, изогнутый соленый огурец. Человек с татуи­рованной по локоть рукой разносил их в ведре, восклицая: „Зауер-юркен, зауер-юркен!“  Правильно «зауэргуркэн» (Sauergurken) — соленые огурцы, знакомые немцам как восточноевропейский ферментированный продукт. Вернулся я, обедал: битки и безымянное жэлэ (и простоквашка, оставшаяся от вчерашнего молока)».

17 июля 1926 года

И еще через день:

«Вернулся, ужинал: яичница и мясики, — надел халат и вот пишу к тебе, щенуша».

18 июля 1926 года

Чтобы у читателя не закралось сомнение, будто все дело в бедном эмигрант­ском быте, сделаем скачок во времени и перенесемся на четыре десятилетия вперед — и вот уже респектабельный Набоков, добившийся мировой славы автор бестселлеров, описывает жене свой завтрак:

«Моя любовь, сегодня солнце все-таки проглянуло, но ненадолго, и я собирал всего каких-нибудь два часа в долине за городом, с одиннадцати до часа, затем съел бутерброд с козьим сыром и выпил стакан вина за твое дорогое здоровьеце».

8–9 апреля 1970 года

Ресторанам Набоков предпочитал домашнюю снедь: «У меня обычные привычки, я неприхотлив в еде, я ни за что не променяю мою любимую яичницу с ветчиной на меню, в котором тьма опечаток»  Из интервью Набокова Алин Толми (июнь 1969 года).
Цит. по: Н. Г. Мельников. Набоков о Набокове и прочем. Интервью, рецензии, эссе. М., 2002.. Когда во время интервью Джеймс Моссмен процитировал Толстого, который якобы воскликнул, что жизнь напоминает ему tartine de merde («тост из дерьма»), который ты должен медленно съесть, Набоков ответил:

«Никогда не слышал такой истории. Старик бывал временами отвратителен, не правда ли? Моя жизнь — это свежий хлеб с крестьянским маслом и альпийским медом»  Из интервью Набокова Джеймсу Моссмену (сентябрь 1969 года).
Цит. по: Н. Г. Мельников. Набоков о Набокове и прочем. Интервью, рецензии, эссе. М., 2002..

Осенью 1972 года редакция одного журнала попросила у Набокова для специальной подборки рецепт его фирменного блюда. Явно издеваясь над высоколобой редакцией, он прислал им рецепт яичницы «а-ля Набокок» (à la Nabocoque). Приведем эти инструкции для читателей Arzamas полностью:

«Вскипятите воду в кастрюле (пузырьки означают, что она кипит!). Достаньте из холодильника два яйца (на одного человека). Подержите их под горячей водой из-под крана, чтобы они были готовы к тому, что их ожидает. Положите каждое в кастрюлю, одно за другим, позволив им беззвучно опуститься в (кипящую) воду. Обратитесь к своим наручным часам. Придерживайте яйца ложкой (они склонны к пере­катыванию), чтобы не ударялись о проклятый край кастрюли. Если же яйцо треснет в воде (которая теперь бурлит как сумасшедшая) и начнет выбрасывать облако белой субстанции, словно медиум на старомодном сеансе, выловите его и выбросьте. Возьмите другое яйцо и впредь будьте бдительнее. После того как пройдет 200 секунд или, скажем, 240 (с учетом передышек), начинайте вынимать яйца. Положите их тупым концом вверх в две чашки. Маленькой ложкой постучите по кругу и проко­выряйте отверстие в скорлупе. Приготовьте соль и хлеб (белый) с маслом. Ешьте»  Автограф сохранился в собрании Нью-Йоркской публичной библиотеки.
Перевод Юрия Левинга..

Легенда 3. Набокова принципиально не интересовала Нобелевская премия 

Вердикт: это неправда.

Набоков принадлежит к внушительной плеяде писателей XX века, обойденных нобелевскими лаврами; среди «обделенных» классиков можно вспомнить европейцев Кафку, Джойса и Пруста или русских классиков Толстого и Булга­кова. Утонченный эстет Набоков действительно свысока относился ко всяче­ского рода литературным знакам отличия и почетным членствам в ученых сооб­ществах. Но есть основания полагать, что Нобелевскому комитету — если бы тот предложил ему награду — писатель бы не отказал. Более того, из не­давно рассекреченных внутренних документов Шведской академии можно узнать, что имя русско-американского автора в 1960-е годы фигурировало в списках номинантов и не раз обсуждалось за закрытыми дверями. Так, в архиве Шведской академии в списке, датированном 1969 годом, имя автора «Лолиты» нашлось между Альберто Моравиа и Пабло Нерудой. Указан и номи­натор — им был профессор славистики Саймон Карлинский из Калифор­ний­ского университета в Беркли. В итоге Нобелевскую премию по литературе за 1969 год присудили Сэмюэлю Беккету. 

О том, как прагматичный Набоков на самом деле относился к престижной и в денежном измерении наиболее весомой литературной награде, мы точно не знаем, однако о том, что он не исключал ее получения, свидетельствует почти анекдотическая история: в конце октября 1969 года в номере отеля, где жила чета Набоковых, зазвонил телефон. Вера Набокова подняла трубку и услышала: «Вас вызывает Стокгольм… вас вызывает Стокгольм». На этом связь прервалась. Как пишет биограф Набокова Брайан Бойд, несколько мгновений напряженного ожидания прервал новый звонок — некая шведка просила Набокова помочь ей с написанием диссертации… 

Александр Солженицын получил приз в 1970 году. Став лауреатом, он выдви­нул Набокова на соискание премии, но, несмотря на это, в 1971 году награды удостоился Пабло Неруда. Кстати, когда автор «Одного дня Ивана Денисовича» посетил Швейцарию, с Набоковым они так и не встретились. Через шесть лет после этого Набоков умер, а Нобелевскую премию посмертно не присуждают. 

Легенда 4. Набоков страдал от бессонницы

Вердикт: это правда.

Всю жизнь писатель боролся с бессонницей, победить которую ему не удава­лось даже ежевечерним употреблением снотворных. Дневники Набокова швейцарского периода пестрят названиями и дозами прописанных ему врачами лекарств. 21 ноября 1972 года Набоков набросал в записной книжке стишок:

Впрочем, Набоков не был бы великим Набоковым, если бы даже из мучи­тельного недуга не извлек литературной пользы. Под влиянием трактата английского инженера и философа Джона Данна «Эксперимент со временем» (1927) он принялся фиксировать свои сны — иногда по пробуждении утром, иногда просыпаясь посреди ночи. В 1964 году в течение нескольких месяцев Набоков прилежно записывал свои сновидения, и записей этих снов хватило на целую книжку. Результат сознательного эксперимента недавно был опубликован на английском и на русском в книге «Я/сновидения Набокова».

Автор воздерживался от прямолинейных толкований в духе ненавидимого им Фрейда — более того, предпочитал следовать инструкциям Данна и не вспоминать приснившееся ему целиком, вместо этого фокусируясь на одном эпизоде, который он подробно восстанавливал. Вот образец записи, датированной 1 ноября 1964, 8:30 утра:

«Много снов. Среди них одно эротическое сновидение, а затем длинный беспорядочный сон: прихожу домой в полдень с сеткой для бабочек. С левой стороны, по траве через редкий лесок, поперек тропинок, идет женщина в белом и что-то говорит и бормочет себе под нос — напо­минает даму, которая пыталась подкараулить меня летом 1963 года в окрестностях Loèche-les-Bains  Бальнеологический курорт с термальными источниками, расположенный в Швейцарии, в кантоне Вале.. Какая-то короткая гать справа выводит меня из рощи на противоположную сторону долины, где, описав окружность, тропа привела к дверям виллы из розового кирпича, которую мы с В. снимаем; но двери заперты и у меня нет ключа. Я обдумываю, как войти и просыпаюсь. Ландшафт мне совершенно незнакомый».

Или днем позже (2 ноября 1964, 6:30 утра):

«Несколько сновидений подряд, как обычно; смутно припоминаю последнее. Мы с Дм[итрием] пытаемся поймать отвратительного толстого мальчишку, который убил ребенка — может быть, свою сестру».

Но даже в этой документальной фактуре от внимательного читателя Набокова не ускользнут переклички с его прозой, в которой так привлекательно перемешаны эрос и повседневность. Вот отрывок из повести «Соглядатай» (1930):

«Как-то, на Рождестве, перед балом, на который они все шли без меня, я увидел между двух дверей в зеркальном просвете, как сестра пудрит ей обнаженные лопатки, а в другой раз я заметил у них в ванной комнате особую такую дамскую сеточку для поддержки груди, и это были для меня изнурительные события, которые страшно и сладко влияли на мои сны. Но должен признаться: ни разу во сне я не пошел дальше безнадежного поцелуя (я сам не понимаю, почему я так всегда плакал, когда мы встречались во сне)».

Легенда 5. Набоков покупал джинсы Бродскому 

Вердикт: это не совсем правда.

Действительно, будущий нобелевский лауреат носил джинсы, приобретенные на деньги Набокова, но уточним: сам он, разумеется, не покупал и не посылал брюки Бродскому. Как рассказывает американская славистка, которая издавала Бродского в США, Эллендея Проффер, Набоков не мог ничего покупать даже себе самому — всеми практическими аспектами его жизни занималась жена Вера. Эта легенда восходит к встречам писателя с Эллендеей и Карлом Проффер, основа­телямми издательства «Ардис» (кстати, названного так в качестве отсылки к роману Набокова «Ада»  В «Аде» Набокова так называется вымыш­ленное американо-русское поместье, где живут герои романа.). Профферы, рискнувшие пересечь железный занавес, много общались с представителями неофици­альной советской культуры, и Набоков с интересом слушал свидетельства гостей о своей растущей популярности в Советском Союзе. Бродский в то время был страстным поклонником Набокова. Однажды Набоков передал паре филологов из Анн-Арбора деньги, чтобы те купили подарки Надежде Мандельштам и Бродскому (между прочим, сам Набоков помощь подвергавшимся гонениям писателям не афишировал).

Увы, очарованность Бродского набоковской прозой кончилась после того, как он услышал об отзыве своего благодетеля на собственную поэму «Горбунов и Горчаков», которую Профферы переправили по дипломатическим каналам в июне 1969 года. Воспитанный на совсем другой поэтической традиции, консерватор Набоков «счел изъяном стихов неправильные ударения, отсутствие словесной дисциплины и вообще многословие»; в ответ не простивший критики Бродский «разом понизил блестящего прозаика Набокова до статуса несостоявшегося поэта»  Цит. по: Э. Проффер Тисли. Бродский среди нас. М., 2015..

Легенда 6. Набоков бывал в Иерусалиме 

Вердикт: это неправда.

Вера и Владимир Набоковы намеревались приехать в Израиль, подготовка к их визиту велась в 1975–1977 годах. Сначала на Ближний Восток Набокова официально пригласил посол Израиля в Швейцарии Арье Левави. Вскоре Набоковы должны были стать гостями иерусалимского мэра Тедди Коллека, который уже приготовил гостиничный номер для супругов в гостевом доме резиденции писателей и художников «Мишкенот Шаананим» с видом на гору Сион и каменные стены Старого города Иерусалима. Кроме того, в Израиле жил близкий друг и бывший однокашник Набокова по Тенишевскому училищу Самуил Розов. Вспоминая приятеля в тенишевские годы, Набоков называл Самуила (Мулю) Розова «пламенным сионистом»  Ю. Левинг. Палестинское письмо В. Набокова 1937 г. // В. В. Набоков: pro et contra. В 2 т. Т. 2. СПб., 2001.. Поразителен пере­чис­ляемый Набоковым ряд тем, затронутых в их разговорах: «обсуждали Чехова, поэзию и cионизм». (Розов родился в 1900 году в семье видного петербургского сиониста Израиля Аншеловича Розова, близкого соратника русско-еврейского писателя Владимира Жаботинского.)  Ю. Левинг. Набоков, который рядом (Письма к С. И. Розову: 1945–1976) // Иерусалимский журнал. № 2. 1999.

Семья Розовых не сразу попала в Палестину. Подобно Набоковым, в июне 1919 года они оказались в Лондоне, где пути одноклассников вновь пересеклись. При поступлении в Кембридж Набоков одолжил у школьного товарища его тенишевский диплом, где были более высокие оценки. Розов переехал из Европы в Палестину вместе с женой Ребеккой в 1924 году, получив диплом инженера Лондонского университета. Позже он стал независимым архитек­тором в Хайфе. 

В 1962 году Розов посетил Набокова в Швейцарии. В письме писатель назвал эту встречу «полной победой над временем». Увы, в Израиле друзья так и не увиделись. Розов умер в декабре 1975 года. Местом встречи бывших одноклассников остается бессмертный роман «Пнин», куда Набоков ввел своего друга в качестве эпизодического персонажа Самуила Израилевича, старинного друга не только профессора Пнина, но и рассказчика, прозрачно завуали­рованного под именем Владимир Владимирович.

Легенда 7. Набоков презирал авангард 

Вердикт: это правда.

Юность Набокова совпала с десятилетием экспериментов в русской живописи. Но когда его спрашивали, следил ли он за модными направлениями и что сейчас испытывает по отношению к авангардистам в искусстве, Набоков эпатировал: «Малевич и Кандинский ничего не значат для меня, а живопись Шагала считаю невыносимо примитивной и гротескной»  Из интервью Набокова Альфреду Аппелю (сентябрь 1966 года).
Цит. по: Н. Г. Мельников. Набоков о Набокове и прочем. Интервью, рецензии, эссе. М., 2002.. Писатель утверждал, что предпочитает экспериментальное десяти­летие, которое совпало с его детством, что он любит Сомова, Бенуа, Врубеля, Добужинского (последний, кстати, был его учителем живописи в Петрограде). 

При этом учитель рисования в «Пнине» заявляет, что кубист Пабло Пикассо — высочайший художник, несмотря на «его коммерческие поползновения». Кинбот в «Бледном огне» украсил стену снятого им дома репродукцией картины раннего Пикассо «Мальчик, ведущий лошадь». Набоков признавал, что ценит его графику, великолепную технику и спокойную цветовую гамму, но что начиная с «Герники» творчество испанца не вызывало в нем отклика:

«А слезливые продукты его старости я просто не приемлю. Я также не выношу позднего Матисса. Современный художник, которого я очень люблю, но не оттого, что он живописует лолитоподобных созданий, — Балтус»  Там же..

Энтомолог Набоков слыл знатоком старых мастеров, которые запечатлевали бабочек в живописи, — Иеронима Босха, Яна Брейгеля Старшего, Альбрехта Дюрера, Паоло Порпоры и Даниэля Зегерса (уточняя, что их ученики, вероятно, ловили сачками бабочек в ближайшем саду). Набоков даже мечтал написать иллю­стрированную книгу «Бабочки в искусстве» — от Древнего Египта до Ренес­санса. Он замышлял это как научный труд и с азартом энтомолога отслеживал бабочек на картинах старых мастеров и определял их вид. Его интересовало изображение бабочек, поддающихся классификации (скажем, можно ли выявить незначительные эволюционные изменения на примере крыла, нарисованного художником пятьсот лет назад?). 

Набоков считал:

«Пятна и кляксы всего лишь сменили поток красивостей столетней давности: картины с итальянскими девушками, статными нищими, романтическими руинами и т. д. Но как среди тех банальных холстов могла появиться работа настоящего художника с более богатой игрой света и тени, с какой-нибудь неповторимой силой или мягкостью, так и в банальщине примитивного или абстрактного искусства можно наткнуться на проблеск огромного таланта»  Из интервью Набокова Олвину Тоффлеру (март 1963 года).
Цит. по: Н. Г. Мельников. Набоков о Набокове и прочем. Интервью, рецензии, эссе. М., 2002..

Легенда 8. Набоков считался блестящим университетским лектором 

Вердикт: это неправда.

Несмотря на многолетнюю успешную академическую карьеру в Америке, Набоков страдал от необходимости преподавания как средства для заработка. «Правда, я докатился до аппетитного титула „полного профессора“, — говорил с самоиронией Набоков, — но в душе всегда остаюсь тощим „почасовиком“»  Там же..

Бывшие студенты вспоминали Набокова как довольно нудного профессора, со странным акцентом читавшего по бумажке заранее написанные лекции. Полное отсутствие интереса к слушателям служило, как сегодня сказали бы, демотиватором. Тем не менее эти конспекты, опубликованные в нескольких сборниках, представляют собой первоклассные филологические разборы.

Сам писатель условия своей работы в Корнельском университете полагал исключительно благоприятными. Читал он шесть-семь лекций в неделю: один курс был посвящен обзору русской литературы от «Слова о полку Игореве» до Александра Блока, другой — разбору произведений европейской литературы XIX и XX веков («Госпожа Бовари» Флобера, «Анна Каренина» Толстого, «В поисках утраченного времени» Пруста и «Улисс» Джеймса Джойса). В специальном семинаре его ученики изучали русских поэтов в оригинале. Иногда русского профессора заменяла его жена. 

Типична зарисовка самого автора в ответ на вопрос журналистов, каково его мнение об академической среде — помогает ли она писателю творить.

«Первоклассная библиотека в комфортабельном университетском городке — хорошая среда для писателя. Хотя, конечно, существует проблема воспитания молодежи. Я помню (правда, это было не в Корнеле), как однажды во время каникул студент принес в читаль­ный зал радиоприемник. Он умудрился заявить, что 1) он слушал „классическую“ музыку, что 2) он делал это „тихо“ и что 3) „летом здесь не особо много читателей“. Там был я, множество читателей в лице одного человека»  Из интервью Герберту Голду и Джорджу Плимптону (сентябрь 1966 года).
Цит. по: Н. Г. Мельников. Набоков о Набокове и прочем. Интервью, рецензии, эссе. М., 2002..

Легенда 9. Набокову понравилась экранизация «Лолиты», снятая Кубриком

Вердикт: это неправда.

Опубликованный 18 августа 1958 года роман «Лолита» начал свое восхождение в списке бестселлеров спустя две недели, а к началу сентября вышло уже восемьдесят тысяч экземпляров (что превышало тиражи всех вышедших до того изданий Набокова на русском и английском языках). Вскоре книга заняла первое место в престижном списке новинок The New York Times, поэтому экранизация была лишь вопросом времени. В 1959 году продюсеры пригласили Набокова в Голливуд писать сценарий. После подписания выгод­ного контракта Набоков провел в солнечной Калифорнии шесть месяцев, работая в новом для себя жанре киносценария. В итоге проделанной работой Набоков остался доволен, но, к своему удивлению, на просмотре киноленты понял, что режиссер Стэнли Кубрик от его оригинальных идей не оставил практически ничего (по словам Набокова, все неудачные экранизации выглядят так, будто на роман смотрели взглядом горизонтального пассажира машины скорой помощи). Несмотря на эстетическое разочарование, Набоков долго не позволял себе публичной критики Кубрика — вероятно, не решался рвать с Голливудом в надежде на будущие экранизации.

Тем не менее следующий фильм, снятый по его книге «Смех во тьме» (режиссер Тони Ричардсон, 1969), несмотря на несколько удачных кадров (эпизод с девушкой на водных лыжах, старающейся сдержать смех), вновь не вызвал большого энтузиазма у писателя. Особенно Набокова ужаснула банальность в изображении сексуальных сцен:

«Всякие клише и условности множатся с поразительной быстротой. Они появляются с удивительной легкостью как в примитивных развлечениях где-нибудь в джунглях, так и в обязательных сценах нашего цивилизо­ванного театра. В давние времена греческие маски, должно быть, вызы­вали скрежет зубовный не у одного грека. В современных фильмах, включая и „Смех во тьме“, порнографические потасовки уже стали такими же клише, хотя изобретению не более полудюжины лет. <…> И шведы, и мы должны начинать с нуля, и все, что я до сих пор видел на экране: прыщавое мужское плечо, фальшивые стоны блаженства, четыре или пять переплетенных ног, — все это примитивно, банально, условно и потому отвратительно. Недостаток искусства и стиля в этих жалких соитиях становится особенно заметен из-за их несоответствия необычайно высокому уровню игры в передаче почти всех естественных движений человека на нашей сцене и на экране»  Из интервью Набокова Филипу Оуксу (июнь 1969 года).
Цит. по: Н. Г. Мельников. Набоков о Набокове и прочем. Интервью, рецензии, эссе. М., 2002..

Будучи заядлым синефилом, отвечая на вопрос, какие эпизоды из мировой литературы или истории ему бы хотелось увидеть снятыми на кинопленку, во время прогулки с Робертом Хьюзом по Монтрë Набоков огласил следующий список:

«Шекспира в роли Призрака отца Гамлета.
Обезглавливание Людовика XVI: барабанная дробь заглушает его речь с эшафота.
Германа Мелвилла за завтраком, скармливающего сардину своему коту.
Свадьбу По, пикники Льюиса Кэрролла.
Русских, уходящих с Аляски, в восторге от заключенной сделки. В кадре — аплодирующий тюлень»  Интервью Набокова Роберту Хьюзу (сентябрь 1965 года).
Цит. по: Н. Г. Мельников. Набоков о Набокове и прочем. Интервью, рецензии, эссе. М., 2002..